Распределение узоров: Петель: 8 Дуг: 2 Таких как я на Земле: 8.438%
Встречается: Не часто!
Индивидуальные особенности
Данный раздел описывает индивидуальные особенности, присущие Вам и их уровень, ниже графика представлено подробное описание каждого из показателей.
Выносливость Уровень выносливости - высокий, можете выдерживать тяжелые и продолжительные нагрузки. Терпеливы, упорны в достижении цели. Редко беретесь за новое дело, не закончив прежнее.
Эгоизм Хороший баланс между честолюбием и скромностью. Объективная самооценка. Баланс между интересами окружающих и личными устремлениями. Открытость и доброжелательность, умение как подчиняться, так и брать на себя ответственность и руководить.
Дружелюбность Сверх общительны, легко чувствуете себя в большой компании. Работать предпочитаете совместно и в коллективе. Тяжело переносите одиночество. Стремитесь быть на виду и общаться в свое удовольствие.
Скорость реакции Способны на быстрые и импульсивные поступки, решения принимаете быстро, руководствуясь в основном текущим моментом. Быстро реагируете на происходящие вокруг изменения, в спорте - на начальном этапе способны переиграть своих конкурентов за счет быстроты реакции.
Общительность Прекрасные ораторские качества, умение говорить и прозводить впечатление, чаще всего речь хорошо поставлена. Повышенная активность подсознания. Способны излагать мысли красочно и живо, умеете заворожить другого человека своей речью, побудить к действию.
Одаренность Высокая одаренность, новый материал дается очень легко, склонны во всем разбираться самостоятельно, редко просите о помощи. Способны по другому видеть многие вещи, мышление нестандартное и ориентированное на все новое.
Реализм Прямолинейны, действовать предпочитаете по заранее продуманному плану. Вас довольно сложно обмануть и ввести в заблуждение, поскольку склонны просчитывать все наперед и мыслить логически.
есть люди, которых нельзя любить, рядом с которыми невозможно находиться рядом. по ним можно только скучать, тихо сходя с ума от невообразимой тоски по голосу и ласковым рукам. есть отношения, которые крепки только на расстоянии - отбежать к разным полюсам мира, чтобы, встретившись в объятии спустя сотню лет, понять, что лучше этого момента под здешним небом попросту не бывает. поэтому, я ухожу - маленький последний подарок в шуршащей обертке из скудного трагизма.
upd объявляю бессрочный оффлайн отпуск - мои глаза режет от глядения в монитор, а мозги болят от интернета
надоело. вот, знаете, с большой, огромной буквы ЭН надоело. конкретикой данное понятие не обзавелось до сих пор. маленькие убогие подробности жизни складываются в единое полотно старого советского ковра, изрядно поеденного молью. стоило бы сорвать, сменить обои, измалевать стены краской - импрессионизм, авангардизм, что угодно, только не пестрое безумие кровавого цвета! он уродлив, но выкинуть жалко. от этого жалко сплошные проблемы. людей жалко. жалко говорить тем, кто достоин, об их пустоте и незначительности. жалко забывать, выбрасывать из памяти в форточку, подспудно проветривая помещение. жалко тратить воздух на то, чтоб объяснить пустоту поступков, нелогичность, идиотизм. они же такие хрупкие, эти люди, кому, как не человеку лучше всего известна подобная истина? сладко-горькое слово "надоело", сколько в тебе смыслов... надоела собственная писанина, фантазии и то, что акварель легла странным цветом и кожа выглядит обнаженными мышцами. я себе, пожалуй, тоже... а вообще, это самые обычные метания творческой души, у которой, вроде, что-то начинает получаться, но не настолько монументально и шедеврально, как в собственных мыслях. несовпадение мечты и реальности обычно больно бьет по печени. о, эта забавная магия блога - выпустишь фразы из под нервных пальцев в свободное плавание, и, вроде, становится ненамного, но легче. по крайней мере, крестовые походы отменяются до следующего приступа.
и вновь минутка совершеннейшей рандомности, вызванная.... жизненной необходимостью. мелодия второй день не дает покоя - играет под черепной коробкой, срывается с губ... а казалось бы.
собственно, о чем я своему инструктору по вождению и говорила в том году мне кажется, от меня скоро будут отписываться ребята, простите меня, я больше не буду.
thallja я до сих пор в шоке от того, что меня заставили вести шаттл хДД а ты там не рулил потом, нэ?
deGrimm рулил там был момент когда ты ушел чинить, а я рулил и стрелял, а потом ты снова рулил и мы упали. и все умерли.
upd: мы упорыши, способные даже в Дед Спейс найти лося Трандуила... или то, что от него осталось
я не могу не почему на первом скрине мы шли туда, куда мы шли, спросите вы? потому сенсей ассоциативный дурак и первого чувака в красном зовут... - Сэм? Тебя зовут Сэм? Тогда я Фродо! И идем мы в Мордор.
а еще, еще у нас мертвые по всем законам физики и естества тела устроили коллективный дискач, но это совершенно другая история, достойная отдельной видеозаписи.
ну и начали мы более чем достойно: deGrimm 15:10:55 итак deGrimm 15:10:56 аминь deGrimm сейчас играет в Dead Space™ 3 Limited Edition thallja 15:11:06 мне чо-то сыкотно хДДД deGrimm 15:11:17 +1
- 1180 Первый (и далеко не последний) совместный заход в Dead Space 3 с .Misery доказал, что даже страшные вещи у нас вызывают смех. Ну и что, что нервный и истеричный. Всё равно смех! А еще я, как обычно, наскринил и поиздевался над скринами. Кому интересно - под катом первые десять (или двадцать?) минут нашей совместной игры.. с комментариями.
иногда я хочу позвонить Александру, чтобы можно было, как пару лет назад, сесть на кухне с гитарой и петь все, что придет в голову. чтобы умения перестали быть фараонами в саркофаге моей нерешительности. с бардами всегда уютно. потом я вспоминаю, что разговоры о продаже прадедушкиной семиструнки мне неприятны, примерно как существу, у которого пытаются притырить его прелес-сть, и все становится на свои места. я больше не люблю сладкие напитки, но сегодня забила в чашку чая пять кусков сахара - эта ненависть к миру, она как адский огонь.
по названию записи ясно, что я о себе думаю с вами вновь прямое включение из дома терпимости для сексуальных меньшинств. прежде чем вы прочтете это, хочу добавить цитату века:
Мы с тобой одной крови, Мы с тобой одной породы, Нам не привыкать к боли, Если имя ей – свобода.
Создание чего-то нового, прекрасного, светлого. Вечного. Того, что Валар так любят. Создание новой жизни, новых красок. Манвэ, Ауле, Ульмо, Варда.. Все они, позабыв, казалось, о разладе в Песни, кинулись создавать свой собственный мир. Величественный, идеальный, прекрасный в своем свете и тепле мир. Мелькор же… пожалуй, он не был бы Мелькором, если б не желал всего и сразу. Чем дальше и чем дольше – тем хуже казалось прочим Валар его моральное состояние. На деле, он лишь четче выстраивал будущие планы. Он жаждал владеть той землей, которую создавали его братья и сёстры, он мечтал о власти и подчинении и он точно знал, что добьется этого. Время шло, а Мелькор склонял на свою сторону всё больше и больше умов и сил. Многие из них соблазнились на сладкие речи о будущем с ним, самым могучим из айнур, что признавал сам Эру Илуватор. Вот только… чего-то ему не хватало. Причем так, что злился Мелькор все чаще, раздраженно убирая пятерней длинные темные пряди с лица. В умах многие из Валар, что чаще прочих видели его, начали расти подозрения - вечно таинственный, вечно улыбающийся как-то «не так» Мелькор был самым настоящим кладезем оных. Ему же, в общем-то, было абсолютно все равно. Он искал то, чего ему не хватало для начала действий. Как позже выяснилось – не хватало ему одного единственного майар, прекрасного и светлого Майрона, который предпочел пойти в ученики Ауле, где успешно, долго и со вкусом убивал свои талант, навыки и силу. Мелькор как-то легко и непринужденно из состояния «чего-то хочу, но чего – не знаю» пришел к выводу, что «хочу его». Сказано? Сделано. Всё чаще он стал наведываться к Майрону, отвлекая его от работы, или «случайно» встречая подальше от Ауле. Сначала это были простые разговоры на отвлеченные темы: «птички поют, погода прекрасна, наши братья и сёстры так отлично возводят Арду. Тебе не кажется, мой милый Майрон, что можно было бы не только создавать, но и подчинять? Ох, о чем это я, право слово. Но все же, я считаю, что Ауле – это не выход. Ты создан для куда более прекрасных, величественных, могущественных вещей и деяний. Понимаешь ли ты, о чем я говорю, о мой прекрасный Майрон?» Со временем, сам того не замечая, Мелькор позволял себе чуть больше, чем «разговоры». Встать ближе, чуть приобнять за плечи такого хрупкого на вид, но сильного майар, склониться, ведя разговор на более пониженных тонах. Его тянула красота майа и он, признаться, не отрицал своего влечения, а, наоборот, решил, что будет потакать своим «недалеким» желаниям и тяге к прекрасному. *** Артано, положив острый подбородок на сложенные на крепком столе ладони, из-под ресниц смотрит за умелыми движениями Ауле, слушает гулкие удары тяжелого молота и тихий, словно выдох, наговор. Учитель – темный силуэт, любовно охваченный кроваво-жаркими отсветами из горна – лучше прочих знает, как из Ничто получается Нечто, ведает, из чего рождается Арда и внимательно следящий за ним золотоглазый майар старательно впитывает знания Кузнеца. Артано, талантливый золотой мальчик, смертельно скучающий среди прочих майар, и Ауле, как никто другой, понимает своего ученика. Кто из Валар позволил бы творить по собственному замыслу, не попрекая за желание услышать похвалу? И пусть у майа не всегда выходит, как задумано, рядом всегда есть учитель, понимающий с полуслова. Именно поэтому однажды улыбающийся Ауле опускает в руки пораженного Артано по живому теплый, слабо поскуливающий комок шерсти, поблескивающий умными черными глазами. Кто еще из Валар… - Но Мелькор, учитель… ты многое создал вместе с Манвэ и Ульмо, но никогда с ним. Почему? Золотые глаза смотрят пытливо, но Кузнец упрямо молчит, склоняясь над своим творением, так что густые русые волосы, изрядно посеребренные сединой и перехваченные на лбу кожаным ремешком, широкой волной падают на плечи, скрывая от настойчивого внимания ученика. А лицо по-доброму открытое, только на щеке, от скулы до уголка губ, пролегает шрам, нижним краем скрывшийся в бороде, и молот опускается на наковальню еще громче и быстрее… Майар намеренно громко и печально вздыхает, вновь опуская подбородок на сцепленные пальцы. Тихонько постукивая коготками по деревянному полу, подходит стремительно и так не заметно выросший серый пес, утыкается холодным мокрым носом в босую ногу Майрона и тот, опустив руку, ладонью накрывает острую морду, проводит пальцами до холки, зарываясь пальцами в короткую шелковую шерсть. Ауле оборачивается через плечо и в серо-зеленых глазах плещется веселье, а пес, положив лапы на колени майа, дотянувшись, горячим языком лижет его щеку. Ауле никогда не говорит о Мелькоре и его лицо неуловимо мрачнеет, стоит лишь упомянуть имя Вала. Говорят, у того в сердце разрастаются гордыня и зависть. Говорят, в подземельях он создает неугодные замыслу Единого темные создания. Говорят, он возжелал супругу брата. Говорят, говорят, говорят… и Артано неслышной тенью увязывается за Мелькором, не понимая смысла своих поступков, но желая хотя бы краем глаза увидеть драконов и прочих чудовищ, которых, как носит ветер, разводит вдали от братьев и сестер хитроумный Вала. Неслышно ступая, он пробирается следом за Мелькором в его подземелья, не подозревая о довольной усмешке на тонких губах Могучего, не догадываясь о том, что все уже было предначертано, не зная, что с точностью до мелочей повторяет действия самого Вала. Мелькора внезапно становится слишком много… вот он неслышной тенью сидит в дальнем углу кузницы и огонь бросает на узкое красивое лицо причудливую вязь теней. Вот шепчет за спиной, едва не касаясь грудью спины ученика кузнеца, накладывает чары на выкованные Артано украшения. Он помогает – с улыбкой, а несчастный майар стоит перед наковальней, боясь выдохнуть, чувствуя прохладное дыхание на собственном затылке… Он не понимает, чего хочет от него Лучший, не понимает, и от того огрызается в ответ. Выхватывает недовольно из цепких пальцев вала свои инструменты, носится по кузнице золотым всполохом пламени, лишь бы не оказываться слишком близко. Мелькор - как огонь, создающий иллюзию тепла и безопасности. Так хочется протянуть руку и коснутся, согреть себя, но мгновение спустя он выжигает весь твой мир и тебя в придачу. Нельзя. Хочется, но нельзя. - Я не понимаю, чего ты хочешь, - майа страдальчески обхватывает голову руками, золотые волосы разметались по плечам, в глазах сам огонь кузниц и весь вид его не располагает на задушевные разговоры. На самом деле, ему неловко... Ауле рядом нет, и он чувствует себя неожиданно слабым перед чужой, почти осязаемой силой. - Если тебе нужны кольца, ожерелья… - майар с сомнением смотрит на Мелькора, вспоминая разговоры о его страсти к Варде. – … или пояс верности, наконец, так бы и сказал. Мелькор, склонив голову на бок, смеется в ответ на глупые и отчаянные предположения Артано. Темные волосы тяжелым каскадом льются по плечу , и Вала, отсмеявшись, смотрит с улыбкой на ученика кузнеца. Смотрит тягуче, сладко, словно хищник, который точно знает, что жертва от него никуда больше не денется. Ему смешно наблюдать за тем, как золотоволосый мечется по кузнице, стараясь оказаться подальше от него, смешно видеть в его глазах немую мольбу – лишь бы быстрее появился учитель. Он чувствует, что мастер-кузнец где-то поблизости и времени осталось не так уж и много. Темный поднимается с места, выходя из тени и шагая в теплый отсвет горна, становится ближе к хмурящемуся майа. - Если и пояс верности, то для себя, Майрон. Так и знай, что ты мне нынче дороже любой, пусть даже она будет во сто крат прекрасней Варды. Образ Вала на фоне теплых всполохов пламени из горна обжигает не хуже жарких слов. Мелькор смеется тихо и, чувствуя, не слыша даже, Ауле, разворачивается и выходит, задев плечом горделивого кузнеца, а майа исступленно кусает губы, чувствуя, как в глубине души поднимается темное, непрошенное. Никто прежде не желал его, не говорил о красоте, о точности и легкости движений и все то, что делал с его душой Мелькор, было непривычным, слишком ярким, слишком запретным, слишком желанным. Чем было подобное чувство? Вложенное ли Единым вполне естественное стремление стать лучшим или разбуженное только что Мелькором тщеславие? Могучий смеется в ответ на нерешительность, а Артано с едва слышным удивленным выдохом прикладывает ладони к лицу и холод заговоренных колец, нанизанных на тонкие пальцы, приводит его в чувство. Жест выглядит по наивному детским и под ним майа прячет свое столь нежданное удовольствие. Таким его находит вернувшийся Ауле – неверующе замершим посреди кузницы с прижатой к губам ладонью. - Что он сказал тебе? Что я желанен. Губы Майрона впервые искажает кривая усмешка, делающая правильные черты лица почти хищными, и он опускает голову. Учитель, кажется, встревожен нежданным посещением Мелькора и это несказанно веселит золотоволосого. Он молча качает головой, и тяжелые кудри волнами падают на лицо, скрывая непривычный блеск глаз от взора Кузнеца. *** Вдали от великой родины Мелькор воздвигает величайшую свою крепость, дав ей имя Утумно. Под толщами скал его новые слуги рождают из камня высокие башни, гранитные стены и бесконечные рвы, а Мелькор, наблюдая издали, думает о том, что предстоит создать еще многих. Все это необходимо делать как можно быстрее – его начали подозревать в темных делах уже в открытую, выспрашивая, куда же делись все те немногие, что внимали его речам. Мелькор отмалчивался, втайне надеясь, что никто не копается в его мыслях. Все те, кто следовали за ним, ныне обрели новую личину – опутанные темным дымом, с горящими сердцами и огненными хлыстами, они стали первыми помощниками Мелькора на просторах Арды и правая рука его, великий Готмог, был прекраснейшим военачальником, практически забывшим жизнь свою до перевоплощения, оставив лишь преданность Мелькору. Но ему нужен был еще один. Всего один. Мелькор цепляет его аккуратно за локоть, выныривая из тени густых деревьев, собственнически приобнимает за талию и заглядывает в глаза. - Может, настал тот миг, когда ты сможешь узнать ответ на свой вопрос? – горячий шепот к самому уху золотоволосого майа. – Прекрасный мой Майрон, ты нужен мне. Только с тобой я смогу добиться всего, что задумал, только ты сможешь понять меня. А я, взамен, выполню любую твою просьбу и буду рядом. Хочешь ли ты этого? Вала держит крепко, но Артано, в общем-то, и не желает вырываться. Наоборот, подается ближе, откидывает голову, доверчиво вверяя себя в чужие руки, треплет край черного одеяния, пропускает длинные смоляные пряди волос меж пальцев. Никто не учил его, что быть желанным столь обжигающе приятно, никто не смотрел так, как смотрит Могучий, никто не видел в нем… равного? Любимого? Майрон с улыбкой морщит нос и отстраняется, кладя узкую ладонь на руку своего Вала. - Любую просьбу? - хитрые глаза задумчиво смотрят поверх плеча Темного на далекие Светильники и майа жестоко усмехается, переводит взгляд на Вала, заглядывает в его глаза почти с любовью, - оставь это право за мной, Мелько, - Майрон привстает на цыпочки, трется по-волчьи носом о щеку Мелькора, - я после придумаю, мой Властелин.
Серый пес, былой подарок учителя, стал скучен Артано – слишком просто завоевать доверие безродного щенка. Нет, это существо, распятое у его ног, не может считаться идеальным –потрепать за ухом, предложить угощение, и вот эти глаза смотрят с одобрением и обещанием привязанности каждому встречному. Он не знал Зла, ему не ведома боль, он предаст. Майрон ласкающим жестом проводит по сбившейся в колтуны шерсти, ногтями расправляет слипшиеся от крови шерстинки, зарывается носом в теплый бок. Изломанное тельце, наполненное обманчивым теплом, искалеченная плоть, вернувшаяся к жизни чужой волей. Псы продажны, как и все то, что росло под обманчивым светом Иллуина и Ормала до того, как Мелькор, его Темный Вала разбил их, потакая взглядам и ухмылкам своего ученика, по воле данного обещания. То ли дело волки. Серый зверь изворачивается и щелкает острыми зубами в опасной близости от обманчиво хрупкого запястья майара, а тот, смеясь, бьет огромного волка раскрытой ладонью по носу. - Что же ты наделал. С укоризной, качая головой, спросил бы у своего бывшего майа Ауле, и Артано расхохотался бы ему в лицо, спуская стаю с цепей – в твои создания, Кузнец, жизнь вдыхали другие. Гортхаур Жестокий кожей чувствует присутствие своего Господина и, улыбаясь, носом зарывается в жесткую, пропахшую кровью и болью шерсть своего перерожденного питомца.
вот вам, дорогие, сказочка о Фродо Девятипалом, Сауроне Одноглазом, Сэммиуcе Безмозглом и других калеках Третьей Эпохи. точнее, о почти девятипалом и совсем безмозглом мне. обхерачил кровью всю кухню и коридор... что подумали соседи история не сохранила, потому что соседи вежливые.
upd. просмотрела на фикбук пять десятков самых популярных работ. наверное, чтобы понять, что все это делает в подобном списке, надо либо обкуриться, либо нажраться грибов, либо дать волю простуде и проснуться с температурой под сорок. потому что я не понимаю! и, да, я завистливое, злобное, амбициозное чудовище, которое искренне считает, что на его грядке круче. я все сказал *ушел за чаем с малиной и топором*
медленно, но верно заболеваю, что, в свою очередь, тянет за собой за ручку дурное расположение духа и желание закопаться в одеяла с подушками без высовывания носа наружу. моменты душевного подъема сменяются чернейшей не любовью ко всему, что у меня выходит и не выходит. в плеере только инструментальное, фолк и этно. хотелось бы уйти с утра в лесопарк неподалеку, но... простуда, иди откуда пришла и забери с собой этот подлый женский организм - лежать в позе калачика не весело, не круто и совершенно не эротично.
коварный падаванс, наши совместные покатушки и пописушки! как спели бы бабки-ежки из мультика про летучий корабль "земля, прощай. в добрый путь". в моем конкретном случае - крыша, прощай. вторые сутки периодически врубаю Эпидемию. сегодня и вовсе высчиталось, сколько занимает мой путь от парадной ко входу в фитнес-центр - два с половиной "Феанора". вот чтоб тебя! наверное, несколько странное желание заполучить эту песню в иной аранжировке, учитывая что она мне и без того нравится. но вот что-то, что делают, к примеру, Айрэ и Саруман... акустическая гитара и женский вокал - это будет не так мощно и без аутентичного напора, но иррациональные желания всегда были иррациональными. я упрлс
падаванс, пацан сказал - пацан сделал! не знаю, на самом деле, удачно ли получилось почти в четыре утра "сшить" между собой наши посты в единое полотно, но я искренне старался.
Возвращение всегда было тяжелым делом. В Ангбанд ли, с обжигающими ладонь сильмариллами, в Средиземье, возвращаясь из-за грани Арды. Возвращаться так, чтобы никто – пока что - об этом не догадывался еще тяжелее. Гордость где-то внутри жгла то, что можно было бы назвать душой, если сильно захотеть. Не хватало тяжести Гронда в руке. Не хватало чужого присутствия рядом. Присутствия одного конкретного существа. Пробираясь черной тенью через толпы людей и орков, Бауглир рассеянно вглядывался в горизонт – туда, откуда вернулся, где оставил разъедающую обиду, почти детскую. На самого себя, на всех вокруг. Впереди были Чёрные Врата и тот, к кому хотелось вернуться в первую очередь. И только потом – явить себя миру и сделать этот мир своим. Окончательно и бесповоротно. Трусливые уста шепотом передавали байки о Дагор Дагоррат и он придет, стоит им только попросить. Черные мысли не отпускали, стоило лишь преодолеть Врата Ночи… Ветер не частый гость в долине Удун, не частый и опасный. Приносящий с собой клубы пыли и пепла, он почти всегда пылает жаром и обретает долгожданную прохладу лишь у моря Нурнен, но и там соленый привкус, ударяющий в нос, заставляет легкие сжиматься. Здесь нет жизни и это идеальное место, чтобы умереть. Саурон кривит тонкие губы в усмешке и ласкающим жестом проводит по острым граням черной булавы – может она, а может и его меч, сегодня они вдоволь умоются кровью тех, кто пришел к Черным Вратам. Майа вздыхает, слыша вой волков и визгливые окрики орков - все звуки сливаются в единую какофонию, и нет в подобной музыке войны ничего прекрасного, что когда-то захватывало Мелькора, а следом за ним и его верного ученика. Нет в этом ничего… только скука. Скука томно и по-хозяйски неторопливо скользит между складками одежд, выглядывает из-под ворота черных доспехов, из каждого остро отточенного слова и жеста. Лучше бы эта стерва сгинула в морских пучинах вместе, навсегда оставшись с золотоволосым мальчиком Аннатаром, лучшим творением Саурона, тогда остались бы холодная расчетливость и желание вернуть порядок этому насквозь прогнившему миру. Темный майа, замерев посреди залы, задумчиво крутит в руках железную корону – едва ли не полная копия венца, украшавшего голову Черного Врага Мира – и усмехается. Ни люди, ни эльфы, ни маленькие негодные гномы не способны понять истинных помыслов существа, что стоит намного выше них. Ему не нужны кости на пепелище – это был удел Моргота, крушащего чужие труды тяжелым молотом и в этом плане Саурон посчитал себя куда более дальновидным, нежели его гостивший за пределами Арды Властелин. Ему нужен был мир - весь, без остатка. Мир, который, возможно, он сумеет однажды преподнести в дар вернувшемуся учителю. - Да, в общем-то, и все равно. Тихонько прокомментировал короне свои мысли Саурон, проводя пальцами по тонкой серебристой вязи рун. Не одна только скука выедала разум, не давала покоя застарелая тоска по Мелькору, как гнойная рана открывающаяся каждый раз, когда события требовали действий. Жестоких и резких. Тоска майа по своему вала, чистая, иррациональная и смертельно мешающая. Зло, по-волчьи рыкнув сквозь сжатые зубы, Гортхаур остервенело откинул от себя железную безделушку и та, громко бренча по каменному полу, откатилась в дальний угол.
Намеренно ли или по наитию, но Саурон со временем окружил себя вещами, напоминавшими Мелькора. В общем-то, даже доспех, любовно выкованный самим майа, напоминал былое боевое облачение Темного Властелина, а уж просторный тронный зал и вовсе являлся искаженным отражением чужого - того, другого, знакомого до мельчайших зазубрин на матово черной кладке пола. Зазубрин, оставленных когтями огромного волка, которого Моргот, Черный Враг Мира, смеясь, трепал за холку, зарываясь пальцами в жесткую серебристую шерсть, и зверь щурил золотые глаза, принимая неожиданную ласку. Наверное, со стороны все это могло бы выглядеть больной одержимостью или, что еще неприятней, излишней романтизацией, но, во-первых, Саурон не спрашивал чужого мнения, а во-вторых, любой, кто с изяществом и деликатностью Тулкаса вмешивался в его дела, огребал так, что все дальнейшие расспросы снимались сами собой. Гортхаур меланхолично, с легкой толикой недовольства рассматривал латную перчатку, сжимая и разжимая пальцы, почти физически ощущая нетерпение тех, кто собрался в долине пред Черными Вратами. Ей Эру, как будто это он разослал королям людей и эльфов приглашение в Барад-Дур с припиской «прихватите побольше союзников, а то мои долины и плато совсем пустуют». Да Элендил с Гил-Галадом на пару могут по очереди постучаться головами во Врата – майар никогда не опаздывают, это другие приходят раньше.
Обретая привычное воплощение лишь перед высокими тяжелыми дверьми зала, за которыми наверняка готовится к выходу на поле битвы Саурон, Мелькор смотрит в сторону, а видит перед собой не темную стену замка, а собственный тронный зал с бесконечными потолками, алыми отсветами и громким голосом Аннатара. Усмехается, смотря на закованные в черный матовый металл ладони. Есть ли надежда, что что-то будет так же, как и раньше? Тяжелые створки распахиваются, стоит лишь только пожелать. Почти бесшумно, лишь с порывом воздуха от резкого движения, взметая пыль, принесенную то ли орками, то ли кем-то еще, кто так хотел увидеть своего владыку, а Саурон недовольно хмурит брови, чувствуя легчайшее движение воздуха за спиной и кладет ладонь на рукоять тяжелой булавы - никто не смел заходить в эти покои без нужды того, кто их занимал, но все слова застывают, не сорвавшись, когда он слышит голос Мелькора. - Я смотрю, ты время даром не терял. – Тихий голос заполняет каменную пустоту, оставляя после себя лишь тянущую тишину. Тяжелый взгляд скользит по спине Саурона, а затем к откатившейся в сторону короне. Узнавание колет что-то внутри, и Бауглир едко усмехается, складывая руки на груди. Так не бывает. Это первое, что хочется сказать вслед за тихим выдохом имени Эру Илуватора. Золотоволосый Артано, болезненно преданный подчинению Силе, когда-то давно ушел вслед за тем, кто затмил собой прочих Валар. Он давно остался среди сизых бликов на стенах затопленного Нуменора, но теперь, боясь оглянуться и увидеть Ничто, темный майа чувствовал себя больше Артано Аулендилом, чем Сауроном, чье имя безнадежно проклято на всех языках свободных народов Средиземья. Он медленно оборачивается, находит взглядом железную корону, которую подпирает подошва чужого сапога, и где-то внутри – там, где по определению должна находиться душа, вложенная Творцом, что-то обрывается. - Что за наказание… Тихо шепчет майа, делая несколько шагов навстречу Мелькору, неловко оступается где-то на середине зала и, сорвавшись на бег, наконец, по-детски обхватывает шею Темного Вала, ни мало не заботясь о том, как комично тяжелый доспех, так похожий на тот, что носил Моргот, бренчит, встречаясь с доспехом вернувшегося Властелина. Всё, что у них когда-то было, следовало вернуть. Что-то уже было, стоило только Темному Вала перешагнуть порог Врат Ночи – легкая хромота и желание нести разрушение всему, что он видит. Что-то пришлось восстановить – темный матовый доспех. Что-то предстоит еще найти. Но главное, в чем Мелькор не хотел признаваться, это то, что Саурон, кажется, ничуть не против его возвращения. Моргот наблюдает за эмоциональными метаниями Гортхаура с неизменным выражением легкой насмешки и лишь когда Саурон оказывается слишком близко, соизволяет раскрыть объятия. Ухмылка сменяется улыбкой существа, которое получило, наконец, то, по чему столь долго тосковало и Бауглир позволяет себе прикрыть глаза, тяжело вздыхая – полной грудью впервые с того момента, как вновь появился в Средиземье. Саурон с отчаянием падающего в пропасть вцепляется пальцами за плечи Мелькора, судорожно водит ладонями по загривку, царапает наплечники... Темный вала несколько выше и приходится вставать на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке учителя. Это не похоже на правду, это вообще ни на что не похоже, но майа цепляется за безумие – оно слишком реально. Он никогда не был идеальным учеником. Выдающимся? Да, но никогда идеальным. Наверное, именно поэтому Аннатар выбрал в учителя спокойного Ауле, но каким же счастьем было уйти следом за тем, кто был самым совершенным. Вот только у Темного Вала, как оказалось, была одна отвратительная привычка – он определенно ввел в ранг хобби постоянное попадание в плен. Остававшийся в одиночестве Гортхаур поначалу недоумевал, потом бесился ревниво, представляя коленопреклоненного учителя в чужих светлых чертогах, затем накатывали звериная тоска и одиночество… С течением времен эти чувства притуплялись и веками не ощущавший чужого влияния Саурон окончательно смирился с отсутствием в его жизни Мелькора. Тоска майара никуда не делась, но она не мешала строить свой мир, и теперь, едва не задыхаясь в руках Вала, Артано чувствовал, как рушится, плавится железом его маленькая вселенная, стекая к ногам учителя причудливыми узорами. Мелькора отчасти смешила обстановка и внешний вид золотоволосого Саурона. Кажется, майар решил восстановить чьи-то до боли знакомые покои. Те же почти живые узоры на стенах, те же сводчатые потолки, те же очертания всюду, куда бы ни взглянул Тёмный Вала. Если как следует подумать, то именно в таком виде он хотел бы восстановить Утумно. Да, именно Утумно. И попробовать найти хоть одного оставшегося в живых балрога. Ненужные и ничего не стоящие пока мысли роятся в голове, не отпуская, не давай расслабиться. Моргот недовольно хмурится, теснее прижимает к себе Саурона, пытаясь прогнать с периферии чувств ощущение, что всё это – лишь грязный сон, навязанный отчаянием, которое привязалось к нему за гранью Арды, пока он собирал свои силы по крупице заново. Закованная в броню ладонь ведет линию вдоль позвоночника Майрона, прислушиваясь к своему-чужому дыханию , а тот встречает тяжесть чужой ладони на пояснице с чуть слышным вымученным стоном, подается ближе, едва выгибаясь навстречу и медленно плавясь в собственном сумасшествии. Мгновение, и Моргот позволяет себе отступить назад, окидывая Саурона заинтересованным взглядом. Тот и правда не терял времени даром - такую войну развернул. И, кажется, помешательство на кольцах никуда не делось. Мелькор ухмыляется, складывая руки на груди, рассматривает детали чужого доспеха – оставалось странное ощущение, что Саурон скучал очень уж упорно, восстановив практически все детали, которые некогда принадлежали ему, Тёмному Врагу. - Наказание или нет, но мне это определенно нравится. – Мелькор задумчиво кивает, вглядываясь в яркие глаза Гортхаура . Тот в ответ шарит взглядом по лицу Темного, сравнивая с тем образом, что навсегда остался запечатленным на обратной стороне век, и не находит сходств. Он тот же, но неуловимо другой и эти перемены поднимают в душе своевольного майа черную волну негодования. Да как он только смеет смотреть на него со снисходительной усмешкой? Как смеет возвращаться, словно между ними не стояло эпох, словно не маячит за спиной тень третьего – светловолосого повелителя Ветров? Гортхаур зло бьет кулаком в грудь Мелькора, сгорая в собственной ярости, словно огонь кузниц, из которого он рожден, поглощает его с головой, обращая все чувства в ярко пылающую ненависть. Он не знает, как от этого избавится, как сдержать, а языки пламени лижут, лижут, выжигая последние грани разума и уже кажется, что все это – непомерно жестокая шутка и над ухом вот-вот раздастся серебристый смех Манвэ, принесенный на крыльях его верными орлами. - Неужели даже Эру Илуватор пресытился твоим обществом, что решил всучить обратно, словно я верная жена, которая все поймет и простит? Чем я заслужил это?, - Саурон шипит растревоженной змеей, почти уверенный в том, что Мелькор распознал и его радость, и сомнение, и жгучую ревность, и все то, что сам майа еще не разобрал. Определенно. Влепит зарвавшемуся ученику для начала увесистую оплеуху, а потом распознает… - Убирайся к своему драгоценному брату, я занят - он гордо вскидывает подбородок, глядя на валу снизу вверх, и обвинительно тычет указательным пальцем с поблескивающим на нем ободком Кольца аккурат в темные пластины доспеха на груди Мелькора. Саурон говорит, и Тёмный думает, что это всё почти как тогда. Как раньше. Он слушает без привычного снисходительного выражения на лице, а как-то легко и заинтересовано; разглядывает золотого как в первый раз, вспоминая, как стоял рядом с ним, улыбающимся, ярким, как чесал за ухом огромного волка, как злился, метаясь по тронному залу тёмной тенью, а Гортхаур следил за его резкими передвижениями, пытаясь успокоить учителя. Он помнил всё и не желал ничего забывать. Как-то совсем запоздало пришло понимание, что прошло слишком много времени. Слишком много, чтобы всё было как прежде. Улыбка исчезла с губ, а во взгляде вместо насмешки проступила усталость, скопившаяся за пределами Арды. Даже если очень захотеть… Ничего уже не будет так, как ему бы захотелось. Восстанавливать – не его стезя, разрушать и искажать, извращать, растлевать и склонять на свою сторону – то, в чем он преуспел не единожды. Но восстанавливать даже то, чего некогда добился сам – это словно перебирать в ладони горсть черного пепла. Мысли о том, чтобы найти кого-то из балрогов – наивны, как лепет только что родившегося человека, желание восстановить Утумно – тщетны, как и попытки найти там хоть что-то прежнее. Моргот смотрит тяжело, опустив голову. Отсутствие железной короны позволяет тяжелым темным прядям скользнуть из-за уха по плечам, роняя блеклую тень на лицо, но, пожалуй, стоит прекращать балаган. - Я могу уйти, если ты действительно этого желаешь. – Бауглир перехватывает руку золотоволосого за запястье и резким движением тянет к себе, всматриваясь в глаза, в самые потаенные уголки души, ища хоть что-то, что могло бы отвлечь его от ненужных и громоздких мыслей. – Я могу уйти прямо сейчас и больше не возвращаться к тебе, если тебе это… нужно. Моргот цепляет Гортхаура за острый подбородок, держит осторожно, но крепко, другой рукой отпуская запястье и прижимая майа к себе. Ближе, еще ближе. Пресекая горячую и, кажется, ревностную речь одним лишь только взглядом. Хочет ли Саурон, чтоб его поняли? Если и да, то и Бауглир хочет этого взамен. Чтобы этот давно уже не мальчишка понял, почувствовал, как он, Тёмный, устал. Как он скучал. И как спешил вернуться именно к нему. - Никто еще, слышишь? Никто.. не знает, что я сейчас здесь, а не там, где мне положено быть всю оставшуюся вечность. Никто, кроме тебя.., Саурон. – Моргот склоняется ниже, практически касаясь губами щеки ученика. Гортхаур резок, порывист и скор на расправу – это знает любой. Он словно изнутри полыхает и отблески пожара безумия видны в глазах. Он весь – нервный, обжигающий отблеск черненого золота, который ни у кого так удобно не устраивался, как на ладони Темного Вала. Что тот знает о нем? Слышал ли дикие молитвы в свою честь от развращенных волей Саурона жителей Нуменора? Знает ли о том, как тягостно тянулись дни подле Ар-Фаразона, по правую руку от стареющего короля? Ревновал ли, зная о брошенных к ногам Владыки Мордора судьбах или все это теперь выше его понимания? Смеет ли он заявлять на него свои права? На него, полубезумного майа Артано, которого некогда называл своим? - Пусти, - продолжает шипеть Саурон, не делая, впрочем, попыток выкрутиться из рук своего Вала. Это тот род взаимоотношений, который они оба ввели в ранг нормы несколько эпох назад. Если бы только Гортхаур не был вырван из ставшего привычным уклада вещей нежданным и таким ожидаемым возвращением учителя, а в глазах Мелькора не застыла вселенская усталость. И, ощущая волны мертвенного спокойствия от обычно такого вспыльчивого Темного, майа чувствует себя ничтожным, чувствует, как медленно, словно в океан, погружается в ощущение чужой до безумия спокойной силы. Это неправильно, раздражающе и так просто не должно было случиться! Наверное, будь он немного безумней да с куда более серьезной склонностью к идиотическим экспериментам, и в золотых глазах появились бы слезы ненависти, а сам он принялся истерично колотить по груди вала кулаками. А так, так он просто зло смотрит на Мелькора, чувствуя обжигающее дыхание на своей щеке, едва не дрожа от близости и предвкушения, в глубине души страстно желая увидеть ярость. Вновь почувствовать темное губительное пламя – только так, только тогда внутренний безумец снимет последние печати запретов и его мир вернется к истокам. - Между прочим, - Саурон, пряча невысказанное под маской равнодушия и тихого ехидства, ловко выкручивается из чужих рук, - если ты не заметил, - заходит за спину учителя и, вновь привстав на цыпочки, кладет ладони ему на плечи, почти касаясь кончиком носа темных, с запахом пепла и крови, волос, - у меня там война. Понять, чего хочет Гортхаур – самое важное. Чего хочет этот.., дрянной мальчишка. Мелькор послушно отпускает майа, закрывает глаза, стоит только тому оказаться сзади и вжаться в матовый доспех. Когда-то у Моргота был прекрасный плащ, создававший хорошую, добротную даже иллюзию чего-то триумфального и возвышенного. Простой, дурацкий плащ с парочкой заклинаний и рун на обратной стороне – и вот это уже клубящееся на концах полотно, похожее на всполохи черного пламени. Полубезумный ученик Моргота, ухмыляясь почти по-волчьи, прижимается со спины всем телом, сжимает зубы на краешке уха темного вала, обхватывая того обеими руками поперек груди. - Нехорошо как-то, они семь лет здесь толкутся, ты бы сказал им, чтоб домой шли. Золотистый смех Саурона с искрами безумия, как когда-то давно, отражается эхом от сводчатых стен залы, а сам он зарывается носом в волосы Мелькора. Тёмный Вала тяжело вздыхает, чуть морщится, чувствуя острые зубки на весьма чувствительном месте. Молчит и думает. Думает, насколько сильно он сможет себя отпустить, и как страшны будут последствия высвобождения накопленного за маленькую вечность гнева. Смех Гортхаура отрезвляет – Бауглир улыбается как-то довольно, склоняется чуть ближе, пытаясь сделать телесный контакт теснее, а в голове роятся мысли обо всем. Вообще обо всем. Даже о том, что можно было бы назвать Саурона своим вновь. И окончательно. Глупости. Это всё глупости. - Ну, если у тебя тут война.. – Моргот отступает в сторону, движением плеч высвобождаясь из объятий ученика, поднимает с пола не то шлем, не то корону, до боли напоминающую его собственную, – То я надеюсь, что ты прекрасно понимаешь последствия того, что начнется на этой твоей войне, если вместо тебя они увидят... меня. – тёмный матовый металл с серебристой вязью рун подчиняется воле, принимая более удобные для него, Моргота, формы. Тёмный Вала водворяет корону на голову, распрямляет спину, расправляет плечи. Не хватает сильмариллов и яркоглазого волка... впрочем, он как раз таки есть. Смотрит на ученика, думает о том, что мог бы, действительно мог бы сейчас выйти. Ох, еще как мог бы! Но вместо этого Враг Мира тянет Саурона к себе, вновь ухватив за запястье. Ведет большим пальцем по ладони златовласого, с наигранным интересом прислушиваясь к звукам, которые издает металл о металл. - С другой стороны... они вполне могут подождать еще лет семь, таки большинство из них вполне долговечные твари. – Мелькор прижимает Саурона к себе еще теснее, мысленно проклиная дурацкий доспех ученика, прошлый был куда лучше. Тёмный Вала практически нависает над майар, всматривается, оттягивая момент и выдыхает в его губы вместе с поцелуем. - Так или иначе, теперь всё закончится именно так, как нужно.
я начал эту рисовашку в начале недели. поначалу пошло неплохо и в мою голову уж было закралась мысль, что "оно ничо так", но потом начались проблемы с носом. потом с губами. потом с ушами. в общем, мне казалось, это будет что-то вроде ассоциативного Мелькора - эдакий реверанс в сторону моего очешуительного падавана. в процессе с ним случилось какое-то дерьмо (а что еще может случиться с Мелькором?) и он стал отчаянно похож на бабу. вообще, теперь мне кажется, что это доморощенная Круэлла де Виль на стероидах xD велкам ту май майнд
если и жить в песне то, наверное, в этой. тяжелые перстни на тонких пальцах, длинные пряди на быстром ветру и босиком по траве. про слезы собственной несостоятельности можно забыть вплоть до последнего аккорда - танцуй король.