не знаю, на самом деле, удачно ли получилось почти в четыре утра "сшить" между собой наши посты в единое полотно, но я искренне старался.
Завтра конец света
Авторы: .Misery, пёсик
Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион», Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»
Персонажи: Мелькор, Саурон
Рейтинг: PG-13
Жанры: AU, бессмысленный и беспощадный.
Комментарий:
- я канон убил, поиздевался над его трупом и теперь ваяю, как хочу.
- ИЗВРАТ, РАЗВРАТ И ИСКАЖЕНИЕ! ©
сие определенно можно подвести под одно крупное околопитерджексоновское предупреждение: "грибы Радагаста".
серьезно, подумайте, прежде чем прочесть.
читать дальше
Таких, как мы, нельзя прижимать к стенке: мы можем уйти в небо. Уйти без возврата, без надежды хотя бы выкрикнуть, обернувшись через плечо: «Я вернусь! » — ибо если и вернемся, то вернемся уже не мы. ©
Возвращение всегда было тяжелым делом. В Ангбанд ли, с обжигающими ладонь сильмариллами, в Средиземье, возвращаясь из-за грани Арды. Возвращаться так, чтобы никто – пока что - об этом не догадывался еще тяжелее. Гордость где-то внутри жгла то, что можно было бы назвать душой, если сильно захотеть. Не хватало тяжести Гронда в руке. Не хватало чужого присутствия рядом. Присутствия одного конкретного существа.
Пробираясь черной тенью через толпы людей и орков, Бауглир рассеянно вглядывался в горизонт – туда, откуда вернулся, где оставил разъедающую обиду, почти детскую. На самого себя, на всех вокруг. Впереди были Чёрные Врата и тот, к кому хотелось вернуться в первую очередь. И только потом – явить себя миру и сделать этот мир своим. Окончательно и бесповоротно. Трусливые уста шепотом передавали байки о Дагор Дагоррат и он придет, стоит им только попросить.
Черные мысли не отпускали, стоило лишь преодолеть Врата Ночи…
Ветер не частый гость в долине Удун, не частый и опасный. Приносящий с собой клубы пыли и пепла, он почти всегда пылает жаром и обретает долгожданную прохладу лишь у моря Нурнен, но и там соленый привкус, ударяющий в нос, заставляет легкие сжиматься.
Здесь нет жизни и это идеальное место, чтобы умереть.
Саурон кривит тонкие губы в усмешке и ласкающим жестом проводит по острым граням черной булавы – может она, а может и его меч, сегодня они вдоволь умоются кровью тех, кто пришел к Черным Вратам. Майа вздыхает, слыша вой волков и визгливые окрики орков - все звуки сливаются в единую какофонию, и нет в подобной музыке войны ничего прекрасного, что когда-то захватывало Мелькора, а следом за ним и его верного ученика. Нет в этом ничего… только скука. Скука томно и по-хозяйски неторопливо скользит между складками одежд, выглядывает из-под ворота черных доспехов, из каждого остро отточенного слова и жеста. Лучше бы эта стерва сгинула в морских пучинах вместе, навсегда оставшись с золотоволосым мальчиком Аннатаром, лучшим творением Саурона, тогда остались бы холодная расчетливость и желание вернуть порядок этому насквозь прогнившему миру.
Темный майа, замерев посреди залы, задумчиво крутит в руках железную корону – едва ли не полная копия венца, украшавшего голову Черного Врага Мира – и усмехается. Ни люди, ни эльфы, ни маленькие негодные гномы не способны понять истинных помыслов существа, что стоит намного выше них. Ему не нужны кости на пепелище – это был удел Моргота, крушащего чужие труды тяжелым молотом и в этом плане Саурон посчитал себя куда более дальновидным, нежели его гостивший за пределами Арды Властелин. Ему нужен был мир - весь, без остатка. Мир, который, возможно, он сумеет однажды преподнести в дар вернувшемуся учителю.
- Да, в общем-то, и все равно.
Тихонько прокомментировал короне свои мысли Саурон, проводя пальцами по тонкой серебристой вязи рун. Не одна только скука выедала разум, не давала покоя застарелая тоска по Мелькору, как гнойная рана открывающаяся каждый раз, когда события требовали действий. Жестоких и резких. Тоска майа по своему вала, чистая, иррациональная и смертельно мешающая.
Зло, по-волчьи рыкнув сквозь сжатые зубы, Гортхаур остервенело откинул от себя железную безделушку и та, громко бренча по каменному полу, откатилась в дальний угол.
Намеренно ли или по наитию, но Саурон со временем окружил себя вещами, напоминавшими Мелькора. В общем-то, даже доспех, любовно выкованный самим майа, напоминал былое боевое облачение Темного Властелина, а уж просторный тронный зал и вовсе являлся искаженным отражением чужого - того, другого, знакомого до мельчайших зазубрин на матово черной кладке пола. Зазубрин, оставленных когтями огромного волка, которого Моргот, Черный Враг Мира, смеясь, трепал за холку, зарываясь пальцами в жесткую серебристую шерсть, и зверь щурил золотые глаза, принимая неожиданную ласку.
Наверное, со стороны все это могло бы выглядеть больной одержимостью или, что еще неприятней, излишней романтизацией, но, во-первых, Саурон не спрашивал чужого мнения, а во-вторых, любой, кто с изяществом и деликатностью Тулкаса вмешивался в его дела, огребал так, что все дальнейшие расспросы снимались сами собой.
Гортхаур меланхолично, с легкой толикой недовольства рассматривал латную перчатку, сжимая и разжимая пальцы, почти физически ощущая нетерпение тех, кто собрался в долине пред Черными Вратами. Ей Эру, как будто это он разослал королям людей и эльфов приглашение в Барад-Дур с припиской «прихватите побольше союзников, а то мои долины и плато совсем пустуют». Да Элендил с Гил-Галадом на пару могут по очереди постучаться головами во Врата – майар никогда не опаздывают, это другие приходят раньше.
Обретая привычное воплощение лишь перед высокими тяжелыми дверьми зала, за которыми наверняка готовится к выходу на поле битвы Саурон, Мелькор смотрит в сторону, а видит перед собой не темную стену замка, а собственный тронный зал с бесконечными потолками, алыми отсветами и громким голосом Аннатара. Усмехается, смотря на закованные в черный матовый металл ладони. Есть ли надежда, что что-то будет так же, как и раньше?
Тяжелые створки распахиваются, стоит лишь только пожелать. Почти бесшумно, лишь с порывом воздуха от резкого движения, взметая пыль, принесенную то ли орками, то ли кем-то еще, кто так хотел увидеть своего владыку, а Саурон недовольно хмурит брови, чувствуя легчайшее движение воздуха за спиной и кладет ладонь на рукоять тяжелой булавы - никто не смел заходить в эти покои без нужды того, кто их занимал, но все слова застывают, не сорвавшись, когда он слышит голос Мелькора.
- Я смотрю, ты время даром не терял. – Тихий голос заполняет каменную пустоту, оставляя после себя лишь тянущую тишину. Тяжелый взгляд скользит по спине Саурона, а затем к откатившейся в сторону короне. Узнавание колет что-то внутри, и Бауглир едко усмехается, складывая руки на груди.
Так не бывает. Это первое, что хочется сказать вслед за тихим выдохом имени Эру Илуватора. Золотоволосый Артано, болезненно преданный подчинению Силе, когда-то давно ушел вслед за тем, кто затмил собой прочих Валар. Он давно остался среди сизых бликов на стенах затопленного Нуменора, но теперь, боясь оглянуться и увидеть Ничто, темный майа чувствовал себя больше Артано Аулендилом, чем Сауроном, чье имя безнадежно проклято на всех языках свободных народов Средиземья.
Он медленно оборачивается, находит взглядом железную корону, которую подпирает подошва чужого сапога, и где-то внутри – там, где по определению должна находиться душа, вложенная Творцом, что-то обрывается.
- Что за наказание…
Тихо шепчет майа, делая несколько шагов навстречу Мелькору, неловко оступается где-то на середине зала и, сорвавшись на бег, наконец, по-детски обхватывает шею Темного Вала, ни мало не заботясь о том, как комично тяжелый доспех, так похожий на тот, что носил Моргот, бренчит, встречаясь с доспехом вернувшегося Властелина.
Всё, что у них когда-то было, следовало вернуть.
Что-то уже было, стоило только Темному Вала перешагнуть порог Врат Ночи – легкая хромота и желание нести разрушение всему, что он видит. Что-то пришлось восстановить – темный матовый доспех. Что-то предстоит еще найти. Но главное, в чем Мелькор не хотел признаваться, это то, что Саурон, кажется, ничуть не против его возвращения.
Моргот наблюдает за эмоциональными метаниями Гортхаура с неизменным выражением легкой насмешки и лишь когда Саурон оказывается слишком близко, соизволяет раскрыть объятия. Ухмылка сменяется улыбкой существа, которое получило, наконец, то, по чему столь долго тосковало и Бауглир позволяет себе прикрыть глаза, тяжело вздыхая – полной грудью впервые с того момента, как вновь появился в Средиземье.
Саурон с отчаянием падающего в пропасть вцепляется пальцами за плечи Мелькора, судорожно водит ладонями по загривку, царапает наплечники... Темный вала несколько выше и приходится вставать на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке учителя. Это не похоже на правду, это вообще ни на что не похоже, но майа цепляется за безумие – оно слишком реально.
Он никогда не был идеальным учеником. Выдающимся? Да, но никогда идеальным. Наверное, именно поэтому Аннатар выбрал в учителя спокойного Ауле, но каким же счастьем было уйти следом за тем, кто был самым совершенным.
Вот только у Темного Вала, как оказалось, была одна отвратительная привычка – он определенно ввел в ранг хобби постоянное попадание в плен. Остававшийся в одиночестве Гортхаур поначалу недоумевал, потом бесился ревниво, представляя коленопреклоненного учителя в чужих светлых чертогах, затем накатывали звериная тоска и одиночество… С течением времен эти чувства притуплялись и веками не ощущавший чужого влияния Саурон окончательно смирился с отсутствием в его жизни Мелькора. Тоска майара никуда не делась, но она не мешала строить свой мир, и теперь, едва не задыхаясь в руках Вала, Артано чувствовал, как рушится, плавится железом его маленькая вселенная, стекая к ногам учителя причудливыми узорами.
Мелькора отчасти смешила обстановка и внешний вид золотоволосого Саурона. Кажется, майар решил восстановить чьи-то до боли знакомые покои. Те же почти живые узоры на стенах, те же сводчатые потолки, те же очертания всюду, куда бы ни взглянул Тёмный Вала. Если как следует подумать, то именно в таком виде он хотел бы восстановить Утумно. Да, именно Утумно. И попробовать найти хоть одного оставшегося в живых балрога. Ненужные и ничего не стоящие пока мысли роятся в голове, не отпуская, не давай расслабиться. Моргот недовольно хмурится, теснее прижимает к себе Саурона, пытаясь прогнать с периферии чувств ощущение, что всё это – лишь грязный сон, навязанный отчаянием, которое привязалось к нему за гранью Арды, пока он собирал свои силы по крупице заново.
Закованная в броню ладонь ведет линию вдоль позвоночника Майрона, прислушиваясь к своему-чужому дыханию , а тот встречает тяжесть чужой ладони на пояснице с чуть слышным вымученным стоном, подается ближе, едва выгибаясь навстречу и медленно плавясь в собственном сумасшествии. Мгновение, и Моргот позволяет себе отступить назад, окидывая Саурона заинтересованным взглядом. Тот и правда не терял времени даром - такую войну развернул. И, кажется, помешательство на кольцах никуда не делось. Мелькор ухмыляется, складывая руки на груди, рассматривает детали чужого доспеха – оставалось странное ощущение, что Саурон скучал очень уж упорно, восстановив практически все детали, которые некогда принадлежали ему, Тёмному Врагу.
- Наказание или нет, но мне это определенно нравится. – Мелькор задумчиво кивает, вглядываясь в яркие глаза Гортхаура . Тот в ответ шарит взглядом по лицу Темного, сравнивая с тем образом, что навсегда остался запечатленным на обратной стороне век, и не находит сходств. Он тот же, но неуловимо другой и эти перемены поднимают в душе своевольного майа черную волну негодования. Да как он только смеет смотреть на него со снисходительной усмешкой? Как смеет возвращаться, словно между ними не стояло эпох, словно не маячит за спиной тень третьего – светловолосого повелителя Ветров?
Гортхаур зло бьет кулаком в грудь Мелькора, сгорая в собственной ярости, словно огонь кузниц, из которого он рожден, поглощает его с головой, обращая все чувства в ярко пылающую ненависть. Он не знает, как от этого избавится, как сдержать, а языки пламени лижут, лижут, выжигая последние грани разума и уже кажется, что все это – непомерно жестокая шутка и над ухом вот-вот раздастся серебристый смех Манвэ, принесенный на крыльях его верными орлами.
- Неужели даже Эру Илуватор пресытился твоим обществом, что решил всучить обратно, словно я верная жена, которая все поймет и простит? Чем я заслужил это?, - Саурон шипит растревоженной змеей, почти уверенный в том, что Мелькор распознал и его радость, и сомнение, и жгучую ревность, и все то, что сам майа еще не разобрал. Определенно. Влепит зарвавшемуся ученику для начала увесистую оплеуху, а потом распознает…
- Убирайся к своему драгоценному брату, я занят - он гордо вскидывает подбородок, глядя на валу снизу вверх, и обвинительно тычет указательным пальцем с поблескивающим на нем ободком Кольца аккурат в темные пластины доспеха на груди Мелькора.
Саурон говорит, и Тёмный думает, что это всё почти как тогда. Как раньше. Он слушает без привычного снисходительного выражения на лице, а как-то легко и заинтересовано; разглядывает золотого как в первый раз, вспоминая, как стоял рядом с ним, улыбающимся, ярким, как чесал за ухом огромного волка, как злился, метаясь по тронному залу тёмной тенью, а Гортхаур следил за его резкими передвижениями, пытаясь успокоить учителя. Он помнил всё и не желал ничего забывать.
Как-то совсем запоздало пришло понимание, что прошло слишком много времени. Слишком много, чтобы всё было как прежде. Улыбка исчезла с губ, а во взгляде вместо насмешки проступила усталость, скопившаяся за пределами Арды. Даже если очень захотеть… Ничего уже не будет так, как ему бы захотелось. Восстанавливать – не его стезя, разрушать и искажать, извращать, растлевать и склонять на свою сторону – то, в чем он преуспел не единожды. Но восстанавливать даже то, чего некогда добился сам – это словно перебирать в ладони горсть черного пепла. Мысли о том, чтобы найти кого-то из балрогов – наивны, как лепет только что родившегося человека, желание восстановить Утумно – тщетны, как и попытки найти там хоть что-то прежнее.
Моргот смотрит тяжело, опустив голову. Отсутствие железной короны позволяет тяжелым темным прядям скользнуть из-за уха по плечам, роняя блеклую тень на лицо, но, пожалуй, стоит прекращать балаган.
- Я могу уйти, если ты действительно этого желаешь. – Бауглир перехватывает руку золотоволосого за запястье и резким движением тянет к себе, всматриваясь в глаза, в самые потаенные уголки души, ища хоть что-то, что могло бы отвлечь его от ненужных и громоздких мыслей. – Я могу уйти прямо сейчас и больше не возвращаться к тебе, если тебе это… нужно.
Моргот цепляет Гортхаура за острый подбородок, держит осторожно, но крепко, другой рукой отпуская запястье и прижимая майа к себе. Ближе, еще ближе. Пресекая горячую и, кажется, ревностную речь одним лишь только взглядом. Хочет ли Саурон, чтоб его поняли? Если и да, то и Бауглир хочет этого взамен. Чтобы этот давно уже не мальчишка понял, почувствовал, как он, Тёмный, устал. Как он скучал. И как спешил вернуться именно к нему.
- Никто еще, слышишь? Никто.. не знает, что я сейчас здесь, а не там, где мне положено быть всю оставшуюся вечность. Никто, кроме тебя.., Саурон. – Моргот склоняется ниже, практически касаясь губами щеки ученика.
Гортхаур резок, порывист и скор на расправу – это знает любой. Он словно изнутри полыхает и отблески пожара безумия видны в глазах. Он весь – нервный, обжигающий отблеск черненого золота, который ни у кого так удобно не устраивался, как на ладони Темного Вала.
Что тот знает о нем? Слышал ли дикие молитвы в свою честь от развращенных волей Саурона жителей Нуменора? Знает ли о том, как тягостно тянулись дни подле Ар-Фаразона, по правую руку от стареющего короля? Ревновал ли, зная о брошенных к ногам Владыки Мордора судьбах или все это теперь выше его понимания? Смеет ли он заявлять на него свои права? На него, полубезумного майа Артано, которого некогда называл своим?
- Пусти, - продолжает шипеть Саурон, не делая, впрочем, попыток выкрутиться из рук своего Вала. Это тот род взаимоотношений, который они оба ввели в ранг нормы несколько эпох назад. Если бы только Гортхаур не был вырван из ставшего привычным уклада вещей нежданным и таким ожидаемым возвращением учителя, а в глазах Мелькора не застыла вселенская усталость. И, ощущая волны мертвенного спокойствия от обычно такого вспыльчивого Темного, майа чувствует себя ничтожным, чувствует, как медленно, словно в океан, погружается в ощущение чужой до безумия спокойной силы. Это неправильно, раздражающе и так просто не должно было случиться! Наверное, будь он немного безумней да с куда более серьезной склонностью к идиотическим экспериментам, и в золотых глазах появились бы слезы ненависти, а сам он принялся истерично колотить по груди вала кулаками. А так, так он просто зло смотрит на Мелькора, чувствуя обжигающее дыхание на своей щеке, едва не дрожа от близости и предвкушения, в глубине души страстно желая увидеть ярость. Вновь почувствовать темное губительное пламя – только так, только тогда внутренний безумец снимет последние печати запретов и его мир вернется к истокам.
- Между прочим, - Саурон, пряча невысказанное под маской равнодушия и тихого ехидства, ловко выкручивается из чужих рук, - если ты не заметил, - заходит за спину учителя и, вновь привстав на цыпочки, кладет ладони ему на плечи, почти касаясь кончиком носа темных, с запахом пепла и крови, волос, - у меня там война.
Понять, чего хочет Гортхаур – самое важное. Чего хочет этот.., дрянной мальчишка. Мелькор послушно отпускает майа, закрывает глаза, стоит только тому оказаться сзади и вжаться в матовый доспех. Когда-то у Моргота был прекрасный плащ, создававший хорошую, добротную даже иллюзию чего-то триумфального и возвышенного. Простой, дурацкий плащ с парочкой заклинаний и рун на обратной стороне – и вот это уже клубящееся на концах полотно, похожее на всполохи черного пламени.
Полубезумный ученик Моргота, ухмыляясь почти по-волчьи, прижимается со спины всем телом, сжимает зубы на краешке уха темного вала, обхватывая того обеими руками поперек груди.
- Нехорошо как-то, они семь лет здесь толкутся, ты бы сказал им, чтоб домой шли.
Золотистый смех Саурона с искрами безумия, как когда-то давно, отражается эхом от сводчатых стен залы, а сам он зарывается носом в волосы Мелькора. Тёмный Вала тяжело вздыхает, чуть морщится, чувствуя острые зубки на весьма чувствительном месте. Молчит и думает. Думает, насколько сильно он сможет себя отпустить, и как страшны будут последствия высвобождения накопленного за маленькую вечность гнева. Смех Гортхаура отрезвляет – Бауглир улыбается как-то довольно, склоняется чуть ближе, пытаясь сделать телесный контакт теснее, а в голове роятся мысли обо всем. Вообще обо всем. Даже о том, что можно было бы назвать Саурона своим вновь. И окончательно.
Глупости. Это всё глупости.
- Ну, если у тебя тут война.. – Моргот отступает в сторону, движением плеч высвобождаясь из объятий ученика, поднимает с пола не то шлем, не то корону, до боли напоминающую его собственную, – То я надеюсь, что ты прекрасно понимаешь последствия того, что начнется на этой твоей войне, если вместо тебя они увидят... меня. – тёмный матовый металл с серебристой вязью рун подчиняется воле, принимая более удобные для него, Моргота, формы.
Тёмный Вала водворяет корону на голову, распрямляет спину, расправляет плечи. Не хватает сильмариллов и яркоглазого волка... впрочем, он как раз таки есть. Смотрит на ученика, думает о том, что мог бы, действительно мог бы сейчас выйти. Ох, еще как мог бы! Но вместо этого Враг Мира тянет Саурона к себе, вновь ухватив за запястье. Ведет большим пальцем по ладони златовласого, с наигранным интересом прислушиваясь к звукам, которые издает металл о металл.
- С другой стороны... они вполне могут подождать еще лет семь, таки большинство из них вполне долговечные твари. – Мелькор прижимает Саурона к себе еще теснее, мысленно проклиная дурацкий доспех ученика, прошлый был куда лучше.
Тёмный Вала практически нависает над майар, всматривается, оттягивая момент и выдыхает в его губы вместе с поцелуем.
- Так или иначе, теперь всё закончится именно так, как нужно.