Автор: .Misery
Фэндом: Assassin's Creed 3
Персонажи: Дэниэл Кросс
Рейтинг: G
Жанры: angst
Посвящение: падавану ака церковный пёс - ты меня вдохновляешь.
Комментарий: пару дней назад в стол заказов
а, да, в тексте присутствует пара грубых словечек и любимый прием, тиснутый автором у Энтони Берджесса и его "Заводного апельсина" - писать русскую речь транслитом.
и последнее - за мою грамотность хочу сказать спасибо маме, папе, Галине Геннадьевне и моему ворду, вот только ночь способна убить все их старания.
Секрет в том, что с каждым разом ты будешь чувствовать боль все меньше...
Секрет в том, что с каждым разом ты будешь чувствовать боль все меньше и меньше, до тех пор, пока не потеряешь способность что-либо чувствовать. ©
Фары старенького «фольксваген гольф» тускло выхватывают из полутьмы улицы ровный треугольник мокрого после дождя асфальта и кривой, похожий на кусок кардиограммы, край чудом сохранившейся разметки. Магнитола изливала из себя чуть хрипловатый голос Джона Бон Джови – «это моя жизнь, теперь или никогда, я не хочу жить вечно» и мужчина постукивает по рулю указательным пальцем левой руки, выбивая ритм гитар, тихонько мурлычет себе под нос, выдыхая сизые струйки дыма. Салон прокурен, его нельзя назвать безупречным, нестерпимо колет в носу и опущенное окно со стороны водительского кресла совершенно не спасает. Поток воздуха ерошит светлые коротко стриженные волосы, «режет» кожу холодком, впиваясь тысячью, миллионом маленьких иголок, будто бы чьи-то не по человечески тонкие пальцы обвивались вокруг шеи и, чтобы отогнать навязчивое ощущение мертвецкого прикосновения, Кросс быстро проводит по коже ладонью.
Сигарета, маленькая раковая палочка, зажата в правой руке и Дэниэл монотонно мнет плотный белый цилиндр, пока на пальцы не сыплется, обжигая, горячий табак, только тогда он скидывает измусоленные остатки прямо на пол автомобиля.
Боль – единственное, что доказывает, что он еще жив и принадлежит себе, а не тем, другим.
****
Иногда ему хочется содрать с себя чужие личины – с плотью и кровью, чтобы швырнуть измучившие маски под ноги и, остервенело втаптывая их в придорожную грязь, объявить себе же о полной капитуляции рассудка.
Ему плохо, чертовски плохо и сил напополам с верой остается всего ничего – так, на самом донышке души, чтобы только хватило, чтобы только не остаться в плену у собственных иллюзий, чтобы видеть свои руки – свои, с короткими обломанными ногтями, под которыми застряла грязь, с серебряным кольцом на безымянном пальце левой руки… свои. Не чужие крупные запястья, выглядывающие из рукавов белой шинели, не чужие широкие ладони, привыкшие к оружию… Не те, только не они…
Дэниэл хрипит, словно кто-то пробил ему легкое, с трудом перекатывается с живота на бок и приоткрывает глаза. Отчего-то тупо ноют руки и он смотрит на них, словно те ему вовсе не принадлежат, не в силах понять – откуда эти красные полосы на нездорово белой коже? Откуда эти кровавые борозды, оставленные чужими ногтями?
Голова раскалывается… он встает лишь с третьей попытки и то лишь на колени.
- Келли?..
Чужой, чужой голос… словно простуженный на холодном русском ветру. Кросс морщится и зовет снова, ощущая, как в глубине души начинает ворочаться нехорошее предчувствие.
- Келли…
****
- Зачем вы убили свою подружку?
Дэниэл смеется полубезумно, запрокидывая голову и сцепляя пальцы в крепкий замок, смеется так, что выступают слезы. У него разбиты губы, по скуле медленно ползет что-то теплое, терпкое и руки, его руки, нестерпимо саднят – если бы только не наручники, можно было бы изодрать их в хлам, а так удается лишь слабо елозить ими по столу.
Боль – это хорошо. Боль – это рамки маленькой личной клетки, которая сдерживает его сознание в собственном теле. Боль – это то, что не дает рукам Николая Орлова сомкнуться на шее очередного тамплиера, который в реальной жизни оказывается…
- Какого хрена ты убил ее, больной придурок?!
Кросс роняет голову на скрещенные руки и тихонько всхлипывает.
- Я не хотел…
****
- Не нужна мне ваша сраная помощь.
Он чувствует щекой холод кафельного пола, а в ребра упирается какой-то предмет – кажется, это мог быть его телефон, да вот незадача… у него никогда не было телефона. И несмотря на то, что данное обстоятельство нисколько не способствует поступлению воздуха в измученные легкие, это до одури хорошо – ощущать хоть что-то.
- Не нужна…, - хрипло повторяет Кросс, с трудом ворочая языком.
Он чувствует, как по холодной от кафеля щеке стекает теплая слюна – удивительно мерзкое чувство, но за подобные контрасты он и любит жизнь. Любит, старый ты придурок в строгом костюме с белым прямоугольником бейджа на лацкане пиджака и роговых очках. Лю-бит. И, не смотря на периодическое закидывание колесами, которые прописывает этот же рафинированный тип, совершенно не собирается с ней расставаться.
- Возможно, вам нравится ваше наплевательское отношение к собственной жизни, но…
… но тебя же не об этом просили, ублюдок. Бедный, свихнувшийся малыш Дэнни был торжественно передан в руки мозговправителя из рук бравого офицера полиции, взявшего над ним шефство. Они искренне считали, что спасают его, не представляя, что еще сильней топят в безумии.
- Уберите свои гребаные таблетки… они делают меня похожим на сраного зомби! - Кросс болезненно стонет, привставая с грязного пола и прижимаясь спиной к стене - Я чувствовать хочу…
- Насколько мне известно, без этих таблеток твоя подружка сделалась похожей на труп.
Психолог стоит аккурат перед ним, Дэниэл видит его пижонские брюки с идеальными стрелками и неосознанно сжимается, ожидая удара ногой. Он просто должен был последовать – иначе не бывает.
- Ты вот-вот начнешь разлагаться, Дэниэл, и подобные эксперименты с «допингом» забьют последний гвоздь в крышку твоего гроба. Я лишь помочь хочу.
О, он сама любезность. Всегда делает легкий тактичный кивок в знак приветствия и придерживает двери перед дамами. Он пожимает чужие руки, обхватывая кисти своими ледяными бумажными пальцами, слушает внимательно, склонив голову, будто бы погружаясь в рассказ, как в иное измерение. Все эти милые маленькие жизненные драмы, изливаемые с чужих губ, для него до ужаса банальны. Он улыбается профессиональной улыбкой знатока чужих душ, хотя навсегда останется глубоко душевнобольным.
Единственное отличие психолога от психа в том, что последний может вылечится – вы же это знали, не так ли?
- Позволь мне тебе помочь…
- Да? Тогда проваливай, idi k chertu!
****
Осенние листья мягко шуршат под босыми ногами ребенка, но эта мягкость обманчива - каждый сухой лист впивается в нежную кожу, оставляя свои болезненные отметины. Бледная, до прозрачности кожа кажется синеватой в сгущающихся сумерках, хотя, возможно, все дело в многочисленных синяках и кровоподтеках, покрывающих тело мальчика. Зябко поджимая пальцы на ногах, он брел по шоссе, обхватив себя руками то ли в попытке согреться, то ли неосознанно отгораживаясь, защищаясь от мрачного, мертвенно холодного мира.
Маленький, брошенный с плотно захлопнутой русской матрешкой без лица вместо сознания – кто знает, какой монстр запрятан внутри?
- Осторожней! Люк, остановись, это ребенок!
С лязгом у обочины тормозит потрепанный фургон и мальчишка, особенный_мальчишка, которого никогда не любили, останавливается, поворачивает голову, смотрит бездумно, как маленький живой труп, на женщину, протягивающую к нему руку, и тихо шепчет на не знакомом языке.
- Ja hochu domoj…