я плох в деле переводов, как табуретка о трех ножках, но и ладно - главное, время заполнено, миссия выполнена, броня крепка и тапки наши быстры.
косяшки подчистятся в процессе, а я пойду делать французьё.
Названиее: The Hours Rise Up
Автор: I'm Iller
Переводчик: .Misery
Фандом: Assassin's Creed
Персонажи: Альтаир
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Дисклеймер: персонажи — Ubisoft, текст — автору, буквы — Кириллу и Мефодию. От меня только имя и толика стараний.
Дополнительно: разрешение на перевод получено.
Альтаир знает, что чувствует река.Альтаир знает, что чувствует река. Ему известны и ее непрерывное движение, и неторопливый бег прочь от берега, к морю. Он знает, каково это непрерывно плыть по реке времени, не осознавая, что на самом деле оно давно уже вышло. А еще он знает, как это - быть частью большого водоема, в то время как ты всего лишь маленькая речка. Он точно так же поглощен временем, а оно идет, идет и идет...
Даже сейчас, когда он скрывается за приоткрытой дверью и смотрит на сына своего друга, смотрит на своего сына, он чувствует это, чувствует, как его бесконечное количество раз бросает по волнам пресловутой реки времени - то вперед, то назад...
Они нянчатся с сыном другого ассасина под ослабевающими лучами солнца, падающими через окна Масиафа. Тазим держит малыша на руках, покачивая, в то время как Дарим полулежит на широком подоконнике. Тазим тихо мурлычет старинную песню, медленную и нежную - это колыбельная, причудливо вплетенная в экзотический арабский диалект, прекрасно им знакомый. Практически мгновенно очертания фигуры Тазима теряют свою четкость.
Альтаир не может понять, безумие ли Яблока застилает глаза, или это слезы.
Он больше не видит Тазима, покачивающегося в исчезающих золотистых лучах заходящего солнца, перед ним Малик. Малик, которого Альтаир знает — знал. Единственной рукой мужчина держит младенца, держит крошечного Дарима так близко к темным одеждам даи, и напевает низким, мягким голосом, а ребенок сонно кивает в ответ. Плетеные корзины на головах женщин. Рис и финики на завтрак. Ягненка подают на обед с хлебом. Отец вкушает его с хрустом.
Малик прерывается, чтобы взглянуть на дверь, только теперь это не однорукий человек, качающий новорожденного сына Альтаира. Это снова Тазим, который Малик, который, все же, Тазим-с-двумя-руками, юный-Тазим, Тазим-почти-как-его-отец-но-совсем-не-отец. Эта мимолетная перемена причиняет Альтаиру боль, а Тазим, не ведая ни о чем, медленно поворачивается назад, к окну, к Дариму.
«Плетеные корзины», поет он, «на головах женщин...»
Дарим смотрит с любопытством, не замечая отца у двери. «Где ты выучил ее?» спрашивает он.
Тазим продолжает напевать, покачивая малыша, который давно уже спит. «Мой отец», наконец, говорит он в ответ, опуская взгляд на цветок жизни в своих руках. Есть нечто странно непривычное в том, чтобы держать ребенка, а не оружие, и Альтаиру прекрасно знакомо подобное чувство.
«Знаешь еще какую-нибудь?» голос Дарима кажется дразнящим, когда он спрашивает.
Альтаир не видит, какое выражение нарисовано на лице сына, но уже знает, что оно, вероятно, скучающее и совершенно незаинтересованное. Тазим истинный сын своего отца. Он так похож на Малика, и, все же, совершенно не Малик.
«А я и не знал, что тебе тоже нужна колыбельная» резко парирует Тазим, но наступившая тишина, даже сопровождаемая полу-ухмылкой Дарима, такая очевидная попытка вернуть голосу мягкость, который вновь сможет переплестись с песней. Тазим поет, и хотя это больше похоже на чтение нараспев, да и женщина, возможно, сделала бы мелодию лучше, но хрипотца в голосе Тазима завораживает.
Слова не похожи на время, которое, Альтаир чувствует, уверенно ускользает прочь. Слова просты, они коротки и мимолетны. Песня парит в самом воздухе комнаты, в то время как горы Масиафа гасят последние лучи солнца. И хотя он думает, что не совершил и половины того, что хотел совершить, к нему, наконец, приходит мучительное понимание того, что скоро и для него настанет время перейти в другой мир. Это будет временем, когда он передаст все знания, все труды своему сыну и сыну своего друга. Его сердце сжимается, но он верит, что Дарим и Тазим не оставят Масиаф.
Он пережил всех тех, которых так и не долюбил. Но, как бы то ни было, его сознание спокойно принимает случившееся.. его сумасшедшее сознание со все еще живущим в нем горем, со всеми иллюзиями Яблока. Он тоскует по теплой, смуглой коже брата, Малика, по запаху сандалового дерева и ладана, запутавшемуся в темных одеждах. Он тоскует по жене, ее мягкой коже и темным волосам, по строгости, с которой она выговаривала ему, по нежному дрожанию голоса, в то время как она говорила с их детьми. Он тоскует по Сефу, по светлым волосам мальчика, которые пахнут сеном, по задорному визгу и смеху, по размахиванию деревянным мечом и тихому ночному дыханию, пока он спит и видит свои детские сны.
Голос Тазима постепенно перетекает в богатый, глубокий голос Малика, и в словах песни Альтаир слышит голос друга, манящий вернуться домой.